Парни в колготках

Название: Пигмалион
Автор: Только сказки
Бета: .Вещь не в себе
Версия "Рассказы о Шерлоке Холмсе" А.К. Дойля
Размер: миди, 5187 слов
Пейринг/Персонажи: Шерлок Холмс, Майкрофт Холмс, инспектор Лестрейд, упоминаются другие персонажи из АКД
Категория: джен, преслэш
Жанр: броманс, юмор, всеобщее счастье
Рейтинг: G
Краткое содержание: Лестрейд тоже пишет рассказы, но в них нет ни слова о Шерлоке Холмсе.
Дисклеймер: За каноны, оставленные в гардеробе, команда ответственности не несет
Тема задания: Перевод или фик. Романс/юмор/флафф
Ссылки на скачивание: docx, epub, fb2, pdf
Размещение: Только после деанона
читать дальше— Нн-нет, нет! Подожж... жите...
Свеча на столе, догорая, затрещала, и пламя принялось приседать и кланяться. Тень подсвечника дергалась, то раздаваясь до самой кровати, что соседствовала со столом, то снова сокращаясь до небольшого пятна.
— Посто-ой...те
С кровати опять послышалось сонное бормотание. На особенно громкий треск фитиля спящий повернулся, и тени заметались по его лицу. Они подчеркивали тонкий длинноватый нос и тяжелую челюсть (было в ней что-то бульдожье), но прятали глаза. А те были крепко зажмурены, словно человек изо всех сил пытался удержать сновидение. В нем, должно быть, происходило нечто важное.
— Подождите! Стойте! — уже отчетливо произнес он и проснулся. Поморгал, с удивлением огляделся и соскочил с постели, упустив одеяло на пол. Потом опомнился, узнал окружающее и как будто смирился с тем, что ничто вокруг не походило на приснившееся. Зажег приготовленную с вечера большую свечу, затушил чадящий огарок и распахнул окно.
Густой и темный от угольной пыли туман не позволял понять, скоро ли рассветет, но по особенно пронзительному предутреннему холоду было ясно, что скоро. Человек подхватил одеяло, набросил на плечи, отгораживаясь от вползавшей в окно сырости, сел за стол и решительно придвинул к себе стопку бумаги. Открыл чернильницу и взял перо. Набрал на него чернил. Прищурился на каплю, а потом на миг прикрыл глаза, вспоминая. Вот... Вот оно как должно было быть!
Капля хотела упасть, но не успела. Слова побежали на бумагу сами.
"— Сэр Малколм, — объявил дворецкий, и Ее Величество благосклонно взглянула на вошедшего. Это был джентльмен средних лет, с резкими чертами лица, высокий и массивный. В своем сером, для дневных выходов, фраке он выглядел безупречно. Быть может, для джентльмена он казался слишком крепким, а его медлительные движения производили впечатление огромной силы. Но за этой массивной неторопливостью скрывался самый быстрый и проницательный ум эпохи. Именно потому сэр Малколм Коллз занимал при дворе и в мыслях монархини особое место.
— Ваше Величество, — сэр Малколм склонился в почтительном поклоне, и Ее Величество улыбнулась.
— Я ждала вас, сэр Малколм, — проговорила она со значением. — Я хотела кое-что обсудить."
Пронзительный и визгливый крик будильника заставил писавшего вздрогнуть, и капля наконец-то сорвалась с его пера. Но сэра Малколма судьба уберегла: клякса пришлась на чистую часть листа.
Убедившись, что ни одно слово из посвященных великому уму не пострадало, писавший с облегчением выдохнул, промокнул бумагу и убрал в запирающийся ящик платяного шкафа, под стопку носовых платков. Там истории предстояло дожидаться его возвращения — быть может, нескорого. Будучи человеком обязательным и даже дотошным, иногда он, к неудовольствию своей квартирной хозяйки, являлся со службы с опозданием. Тогда ее попытки придать ужину хотя бы вид съедобности оказывались тщетными, и этого она своему постояльцу прощать не желала. Да, опаздывать домой и навлекать на себя немилость домовладелицы ему случалось не раз — такая уж была у него должность.
Гилберт Лесс, автор регулярно выходивших в "Стренде", а порою других лондонских журналах рассказов о гениальном, но скромном Малколме Коллзе, потер лицо, потянулся во весь свой невеликий рост, неохотно сделал несколько приседаний, помахал руками — и принялся одеваться, преображаясь.
Инспектору-детективу Грегори Лестрейду пора было завтракать и отправляться в Ярд.
***
— Обед был хорош, — заметил высокий джентльмен, полулежавший в кресле в комнате для посетителей клуба "Диоген". Был он так худ, словно обед вообще, а не только хороший, был в его жизни скорее исключением, чем правилом. — Признаю, Майкрофт, тут все очень удобно устроили. Но как ни приятна здешняя обстановка, она не избавляет меня от желания узнать, зачем я понадобился.
Не менее рослый, но грузноватый джентльмен, занимавший соседнее кресло, бросил на него взгляд и поджал губы, словно был недоволен самой необходимостью отвечать. Впрочем, и это могло быть правдой вне зависимости от темы разговора. Клуб "Диоген" на задворках Пелл-Мэлл был известен прежде всего как клуб молчальников — беседовать в нем было позволено только в этой комнате. А Майкрофт Холмс, к которому сейчас обращался посетитель, был одним из основателей клуба и поборников соблюдения его традиций.
— Право же, милый Майкрофт, — не дождавшись ответа, с легкой насмешкой поговорил гость, — твоя тяга к таинственности переходит границы разумного. Если бы речь шла не о тебе, я мог бы вообразить, что заказчик просто передумал поручать мне дело и теперь гадает, как об этом сказать.
Что-то промелькнуло в лице Майкрофта — не подлинное замешательство, всего лишь его тень. Однако и этого оказалось довольно, чтобы атака возобновилась:
— Если ты действительно изменил принятое на мой счет решение, для этого должны быть веские причины, и они связаны не со мной. Ведь я-то не изменился — по крайней мере с тех пор, как мы виделись в последний раз.
— Нет, Шерлок, — уронил после паузы Майкрофт, — я не менял решения. И да, мой мальчик, я тоже склонен считать, что ты не изменился. Я также полагаю, что неплохо знаю тебя. Это делает наш случай особенно любопытным.
— Дело, которое тебя интересует, связано со мной? — Шерлок выпрямился в кресле, словно не он только что почти дремал на мягких подушках. Лицо его отвердело, и в этот миг его сходство с Майкрофтом сделалось особенно заметным.
Взгляд Майкрофта прояснился.
— Полагаю, с тобой оно не связано. Я даже не уверен, что оно связано со мной, — проговорил он. — Однако если эта связь существует, я хотел бы знать ее природу. Что ты об этом думаешь?
С этими словами он протянул Шерлоку журнал, раскрытый ближе к концу.
Тот пробежал глазами отчеркнутые строки.
— Что ж, вещь довольно обыкновенная. Написано ради развлечения публики, а именно — для среднего класса. Автор не вхож в высший свет, и потому склонен его идеализировать. Возможно, имел дело с полицией или с преступлениями — в этом ориентируется. Не слишком наивен, но представления о людях довольно забавны. Особенно выделяется этот сэр Малколм с его пристрастием к идеально скроенным фракам и сюртукам, непременно серым, если речь идет о дневных — нет-нет, Майкрофт, я и не думал смеяться, помню, что тебе это тоже нравится... Как и любимая этим персонажем игра ума, надо сказать. В целом стиль повествования напоминает Бульвера-Литтона, только, конечно, проще и восторженнее.
— А именно — роман "Пелэм", если быть точным. Денди-детектив. Не ожидал, что ты упомянешь Бульвера-Литтона — не думал, что ты вообще его читал, при твоем-то нежелании забивать память ненужными вещами.
— Читал — в колледже по ошибке. Но я не думал, что его читал ты, — выделил последнее слово Шерлок. — Впрочем, ты всегда любил знать все на свете, включая ерунду.
— Ты прав, и чтобы знать это “все”, я просматриваю даже “Стрэнд”. Но теперь к обычной ерунде прибавилось кое-что. Загляни в начало истории, на третью страницу.
Быстрые пальцы Шерлока перелистнули несколько страниц.
— Коллз? Его зовут Малколм Коллз, этого “гения-джентльмена с телосложением портового грузчика” и твоими вкусами?! Майкрофт, что это значит?
— Возможно, имена похожи случайно. Что же до внешности, то можно догадаться, что сам автор недоволен своим ростом и тщедушностью.
— Возможно, конечно… Хм. Недоволен ростом и не слишком высокого мнения о собственном интеллекте, судя по тому, каким умным сделал своего героя. Тут я могу его понять — он в самом деле не слишком умен. Но все-таки...
— Открой первую страницу. Прочти имя автора.
Открыв ее, Шерлок замолчал на добрые полминуты.
— Да, это кое-что объясняет, — произнес он наконец. — И еще больше запутывает остальное! Теперь я понимаю твои сомнения. Надеюсь, ты поверишь, если я скажу, что до сих пор ни разу даже не упоминал о тебе при инспекторе. Конечно, в силу должности он имеет возможность наводить справки о ком угодно и без труда может узнать, что мой старший брат...
— Шерлок, остановись. Я знал, что ты ни при чем, еще до нашей встречи — я все-таки действительно неплохо изучил тебя. И нет, он не наводил справок ни через Ярд, ни у знакомых, я проверял. Тем не менее, возможно, что все это — просто стечение обстоятельств. Но оно ставит меня в двусмысленное положение.
— Понимаю. И ты хочешь, чтобы я выяснил, как ему пришло в голову вывести такого…
— Нет, другое. В конце концов, мы не вправе диктовать ему, о ком писать. Но среди откровенной чепухи, которой полны эти рассказы, есть зерна истины, и касается это не только моих предпочтений в одежде или привычек. Вот что меня тревожит больше всего. Посмотри там, где отчеркнуто, — чуть дальше…
Шерлок снова углубился в чтение.
— Не вижу ничего такого, что стоило бы скрывать, — резюмировал он, проглотив главу, — если только ты в самом деле не был недавно приглашен в Букингемский дворец. Не был же? Майкрофт?
Майкрофт отвернулся. Шерлоку показалось, что на скулу старшего Холмса легла розоватая тень.
— Никаких чертежей пушки-для-полетов, как тут написано, я, конечно, не разыскивал. Но кое-какую услугу Короне сумел оказать, — сообщил он камину в углу комнаты. — И мои усилия были замечены. Шерлок, не будем об этом больше, просто учти, что мистер Лесс, как нарочно, упоминает абсолютно неподходящие для оглашения вещи… И это не единственный случай — мне встречались и другие совпадения подобного сорта.
— Даже так? И ты все еще считаешь их совпадениями?
— Да, все еще. Есть вещи, о которых знали только я и…— взгляд Майкрофта метнулся к потолку, а голос стал еле слышным. — Словом, ни у одной из сторон Лесс не мог бы этого узнать. И тем не менее, они порою упоминаются. А еще есть менее тайные обстоятельства, и уж из них что-то практически в каждой истории мелькает. Словом, меня это беспокоит, но я не могу ни действовать сам, ни посвятить кого-либо постороннего в тайну. Если ты не поможешь мне…
— Я постараюсь. Я понял, Майкрофт, и я сделаю все, чтобы с этим разобраться. Поверь.
— Уж пожалуйста, постарайся, — спокойно выговорил Майкрофт. — Не хотелось бы оставлять службу — а это может стать неизбежным.
Шерлок нахмурился. Для его старшего брата, помешанного на своей службе в еще большей степени, нежели Шерлок на своей работе, такой исход стал бы катастрофой.
***
Шерлок Холмс ошибался, говоря, что о гениальном Малколме Коллзе пишут для развлечения публики, — Грегори Лестрейд писал о нем по велению души. Особенно пылко этого требовала та ее часть, которую он именовал Гилбетом Лессом.
Грегори не мог бы сказать, когда этот настырный тип появился на свет — он был всегда. С тех пор, как Грегори начал сознавать себя, что-то такое сидело в нем, что толкало под руку, вынуждало порой даже в воскресной школе рассказывать захватывающие истории (они оказывались куда более захватывающими, чем школьные предметы, за что Грега и его слушателей нещадно пороли) и придумывать каверзы. Учителя считали Грегори глупее, чем он был — не то чтобы он в самом деле ничего не соображал, но кто, скажите, может ответить на вопрос об уроке, когда в его голове шумят ветра, сверкают золотые монеты, плещут волны, свистят хлысты и блестят ножи, кричат люди и цокают копыта? Кто в таких условиях хотя бы расслышит этот вопрос?
Миссис Лестрейд, матушка Грегори, очень боялась, что фантазия не доведет ее мальчика до добра, она сокрушалась об этом вслух и даже изредка плакала. Миссис Лестрейд была женщиной добросердечной, Грег ее любил и расстраивать не желал, а мистера Лестрейда, своего батюшку, уважал и побаивался. Мистер Лестрейд, как и учителя, иногда пускал в ход розги. Он поступал так, будучи убежден, что только этим приучит Грегори к дисциплине, которая очень потребуется, если тот захочет стать достойным членом общества. И нет, пороть сына мистеру Лестейду не нравилось, но порядочный человек обязан правильно воспитывать мальчика, а как же еще правильно, если не розгами? Об этом ведь и в Библии написано!
Хотя Библии Грег верил, розог он не жаловал. А вот достойным подданным Ее Величества стать хотелось, да и матушкиных слез было совестно — так что время от времени, вытряхнув все бредни из головы, он принимался усердно зубрить. Но это было трудно, скучно, едва давалось — ведь ум его и впрямь уступал в быстроте воображению. А главное, частенько бывало, что стоило ему начать что-то понимать, как снова просыпалось это, мешающее. И под конец учебы, когда на одного из учителей дневной школы опрокинулось установленное на двери ведро с грязноватой водой, помеха получила имя.
Расследование происшествия вышло по-своему даже торжественным. В сырой и ветреный день в начале апреля учеников выстроили во дворе школы, и некоторое время директор в пугающем молчании прохаживался перед ними. Всякий раз, доходя до конца шеренги, он бросал на них пронизывающие взоры. Грег ежился — такая тактика производила впечатление. Казалось, директору отлично известно, кто именно виноват. И для виновника дело попахивало исключением — или, что было еще хуже для Лестрейдов, немалым штрафом.
Прежде Грег не думал, что та шутка возымеет столь серьезные последствия, да и с учителем, как ему казалось, ничего не случилось, — но в тот момент увидел, что все обстоит серьезнее некуда. Похоже, он действительно совершил что-то дурное. Все же отмалчиваться он не собирался — это определенно не было бы достойным. И когда директор, в красках описав понесенный учителем ущерб, пророкотал: “Кто это сделал?”, выступил вперед:
— Я, сэр.
Директор смерил его взглядом. На заводилу шалопаев Грег не походил — вид имел решительный, но не бравый, а еще — пристыженный и глупый.
— И кто же тебе это подсказал? — поинтересовался директор. И как ни уверял Грег, что то была его идея, верить отказывался.
В конце концов, устав стоять на ветру и придумывать доказательства того, что он и есть главный злодей, Грегори сдался и пробормотал, что его подучил другой мальчик. Его приятель Гил Лесс.
Это помогло. Директор произнес еще одну горячую речь, осуждающую неблагодарность и глупость, Грегори был публично выпорот, все ученики отпущены; Лестрейды — все трое — принесли извинения учителю (вопреки уверениям директора, существенного урона здоровью и платью того нанесено не было, и искреннее раскаяние Грегори его даже тронуло), а Гилберт Лесс вроде как обрел самостоятельность.
Но и Грег получил свободу от него.
Решение встать на сторону порядка и заниматься расследованиями, безусловно, принадлежало Грегори. Это он захотел отыскивать преступников, разгадывать их замыслы, доказывать вину — и добивался своего со всей отпущенной ему целеустремленностью. Гилберт со своими фантастическими приключениями палец о палец не ударил — маячил где-то на краю сознания, но дальше пройти не мог. И так оно оставалось долго, очень долго — пока в Ярде не привыкли к не самому умному, но цепкому и деятельному Лестерейду и “Таймс” не начала иногда упоминать его как одного из самых стоящих детективов-инспекторов. И пока Лесс, наконец, не призвал на помощь Малколма Коллза.
Произошло это после того, как Лестрейд — а с ним и Лесс, разумеется, — присмотрелся к Шерлоку Холмсу.
***
Дело о Странной Выдумке, как назвал его про себя Холмс, даже мысленно не желая связывать расследование с именем своего брата, безусловно, имело первостепенную важность. Кое-какие расследования в тот момент у Шерлока Холмса на руках были — но ничего такого, что нельзя было бы отложить или что требовало бы слишком пристального внимания, не обнаруживалось.
Но дело это относилось к тем неупорядоченным случаям, которые были практически неподвластны мощному аналитическому уму Майкрофта Холмса. Шерлок сознавал это очень хорошо. И если обычно главным препятствием бывала даже не занятость Майкрофта, а его неготовность самостоятельно искать доказательства и улики, — то сейчас к тому, что старший Холмс был тяжел на подъем, если речь шла не о политике, прибавлялось еще одно обстоятельство. Вполне очевидное: участие Майкрофта в расследовании могло привлечь к истории нежелательное внимание. Этого следовало избегать.
Для начала Шерлок попытался определить масштабы нависшей над Майкрофтом угрозы — выяснить, насколько известен публике Малколм Коллз. Ответ на этот вопрос привел его в изумление. Каким бы глупцом ни бывал Лестрейд в работе, в своих фантастических опусах он отчего-то попадал в цель точно — если, конечно, его целью было создать героя, который очаровывал публику. Это стало очевидным после вечера в трактире “Синий бык”, где Шерлок, перевоплотившийся в лудильщика Джейсона Смита, нашел среди случайных собутыльников сразу трех поклонников саги об М.К.
Все трое отзывались о главном персонаже рассказов Лестейда в удивительно сходном ключе. Они восхищались им. Принимали с восторгом. Конечно, намекали, что было бы неплохо, если бы этот знакомый проныры Лесса больше ездил по Лондону, сам гонялся за преступниками или даже дрался с ними (“Спорим на пиво для всех в этом зале, что у него удар не слабее, чем у Черного Джека!” — кричал один из новых товарищей Смита, и глаза его горели, когда он доказывал, что видывал точно таких здоровяков, каким описывал сэра Малколма Лесс, и все они были чудовищно сильны. К тревоге Шерлока, спорить с этим никто не пожелал — телесная мощь мифического сэра Малколма уже сделалась общим местом) — но пусть даже М. не делал ничего подобного и не собирался делать впредь, они его за это извиняли. Ведь он был джентльменом.
Они так и говорили: “Он же все-таки джентльмен!” — и хвалили за верность Британии, и прощали Майкрофту его вечные, раздражавшие Шерлока, лень, инертность и отсутствие энергии и честолюбия. То есть, конечно, они хвалили достоинства сэра Малколма и прощали недостатки ему, даже не догадываясь о Майкрофте, но Шерлок-то знал, и Джейсон Смит, бедняга, — вместе с ним.
Еще они оба, Джейсон и Шерлок, обнаружили, что о Шерлоке Холмсе, частном детективе из рассказов доктора Уотсона, его новые приятели имеют очень смутное представление. Хотя именно он был им ближе, и это он делал их жизнь чуточку лучше, когда полиция не справлялась со своей работой. Джейсону стоило некоторого труда скрывать, как эта несправедливость его раздражала, но Шерлок справлялся досадой куда легче. Ведь и для него, как для Майкрофта, слава была не самым важным, он вполне согласен был ее уступить — и, главное, это же был его Майкрофт.
Мальчишки, посланные Шерлоком Холмсом на поиски старых номеров “Стрэнда” с другими рассказами об М.К., принесли неутешительное известие. Старых номеров нигде не осталось. Казалось, они хранились у людей дома, и никто не желал с ними расставаться. Их как будто не хватало, несмотря на то, что с момента начала саги о М.К. тираж “Стрэнда” вырос втрое. И возможно, что именно из-за саги его готовились увеличить еще.
***
Шерлок Холмс был наполовину прав, утверждая, что по капле воды человек, умеющий мыслить логически, может сделать вывод о возможности существования Атлантического океана. Вторая половина истины заключалась в том, что об океане могло догадаться и не самое способное к логике существо. Попросту говоря, для изобретения океана видевшему каплю достаточно было и хорошего нюха. Такого, каким обладал Лестрейд.
Но в Скотланд-Ярде нюх не жаловали. Пусть штаб-квартира лондонской полиции к моменту вступления Лестрейда в ряды детективов-инспекторов располагалась еще на старом месте, в доме 4 по Уайтхолл-плейс, саму полицию считали уже достаточно современной, а современная полиция не может полагаться на чутье. Это ненадежно, не нравится суду и, в конце концов, просто неприлично. Они же не собаки.
Опыт — другое дело, опыт был в чести, и его обладателям позволялись некоторые вольности. Но даже им не стоило ссылаться на наитие. Кто бы что ни говорил, а Ярд оставался оплотом порядка еще и потому, что использовал методы порядка. И пусть Лестрейд своей неукротимой энергией заслужил рекомендации, благодаря которым проник в Департамент уголовных расследований, он не поднялся до верхней ступени служебной лестницы и вряд ли мог когда-нибудь сделать это. Ведь даже будучи сторонником правил и логики, в логике он, как и прежде, был не слишком силен.
А с фантазией у него по-прежнему обстояло хорошо, но работе это скорее мешало. Различные теории он изобретал с такой легкостью, что главной проблемой делалась собственная готовность поверить в любую из них. Неудивительно, что Лестрейда ошеломил бритвенно-острый ум Шерлока Холмса, без малейшего усилия разрушавший его песчаные замки. Ошеломил, поверг в изумление, заворожил — и заставил ощущать собственную незначительность.
И тогда, словно змей-искуситель, снова явился Гилберт Лесс. И потихоньку стал нашептывать.
О том, что если есть на свете такая малость, как Грегори Лестрейд, слишком заметно уступающий Шерлоку Холмсу, то должна быть и величина, Холмса превосходящая. Некто похожий и не похожий на него, некто особенный, ведущий самую необычную жизнь. Должен быть он — и те, кто может с ним соприкасаться. Те, кто способен его оценить и имеет возможность воззвать к нему в трудный момент, но так, чтобы остальные обо всем этом не узнали.
Впервые в жизни Лестрейд даже не думал прерывать Лесса. Эти новые истории… Они звучали утешительно. Избавляли от зависти к Шерлоку Холмсу, ставили на одну с ним доску и позволяли посмеиваться над ним. В конце концов, Лейстреду тоже кое-что довелось повидать, а если даже он, бывалый сыщик, в чем-то ошибался, — пока существовал кто-то выше них всех, ошибаться было не стыдно.
И все же Лестрейд только внимал Лессу, никого не посвящая в свой секрет, пока в доме 221б по Бейкер-стрит не появился второй квартирант. Доктор Джон Уотсон быстро сделался личным биографом Шерлока Холмса, и однажды Лестрейд наткнулся на его рассказ. Вот тогда-то Лесс очнулся, и вскинулся, словно боевой конь при звуке трубы, и потребовал, чтобы Грегори взялся за перо. Если частный детектив Шерлок был достаточно важен для того, чтобы писать о нем, то что было говорить о сэре Малколме! Умалчивать о великом человеке сделалось невозможно.
И Лестрейд согласился.
***
Шерлок Холмс справедливо считал, что проще всего будет завести нужный разговор, когда инспектор в очередной раз придет за помощью. Осуществлению этого плана несколько мешало наличие доктора Уотсона, общество которого во всем устраивало Холмса, но было отчаянно неуместным в данном случае. Впрочем, с этой проблемой Холмс сумел бы справиться. Куда больше тревожило его то, что время шло — а Лестрейд все не показывался. Дело о мести за похищение невесты, некогда поразившее Уотсона, уже начало забываться, но среди новых случаев сложных не было! По крайней мере, с ними Лестрейд справлялся без чьей-либо помощи, так что впору было задуматься, откуда взять подходящее дело.
— Не представляю, чем его пронять. Хоть сам преступление совершай, — пробормотал Холмс с досадой, проведя пару часов за стимулирующим его усердным курением трубки.
Досада усугублялась тем соображением, что даже если он, Шерлок Холмс, перешагнет через себя и одолеет неприязнь к безнравственным поступкам или же выдумает, как изобразить нарушение закона, не нарушая его, это может не помочь. Инспектору ничего не стоит не заметить в деле тех сложностей, которые могли бы заставить его обратиться к сыщику-консультанту. В вопросах расследования Лестрейд бывал примитивен, как каменный топор.
Все же Шерлок попытался — ведь Майкрофт полагался на него.
Самым простым оказалось избавиться от надзора доктора Уотсона: достаточно было Холмсу заявить, что он намерен посвятить день анализу ацетона, и выставить реактивы, как доктор бежал, поклявшись до глубокой ночи не возвращаться из клуба. Убедившись, что намерения Уотсона тверды и он в самом деле садится в кэб, чтобы ехать в клуб, Холмс свернул химические опыты и направился в Ярд.
Темное двухэтажное здание во дворе дома 4 по Уайтхолл-плейс встретило его ровным дневным гулом: уверенными вопросами инспекторов, окликами констеблей и жалким лепетом или явной бравадой допрашиваемых. Скрипели перья, лавки; шаркали ноги, стучали двери — звуки метались по длинным комнатам с низкими потолками, как бабочки, трепещущие по стеклам в поисках поднятой рамы. И так же трепетал и бился о стекла голос Лестрейда, рассказывавшего о собственном триумфе своему вечному сопернику, инспектору Тобиасу Грегсону.
— … плачет, что жизнь ее кончена — никто и носа не сунет в ее кондитерскую, после того как полиция увезла ее как главную подозреваемую в отравлении. “Бросьте, голубушка, — говорю, — не как подозреваемую, а как свидетельницу. Да у вас отбоя не будет от посетителей, когда полиция в моем лице объявит, что ваш мистер Калливер умер только от собственной невоздержанности — да еще и оттого, что вы слишком вкусно готовите”. Тут она еще сильнее принялась… а, мистер Холмс! Какими судьбами?
— Инспектор Лестрейд, инспектор Грэгсон. Добрый день, джентльмены, — кивнул Шерлок Холмс, стараясь сохранять невозмутимость.
Волею случая имя мистера Калливера и обстоятельства его гибели Холмсу были знакомы. Выходило, что Лейстрейд только что поведал, как на всех парах промчался мимо прелестного дела об отравлении, которое практически не повредило жертве! И сказать ему об этом было совершенно невозможно, потому что тогда несчастной кондитерше пришлось бы гораздо хуже — кто знает, что сталось бы с ее репутацией, прежде чем полиция убедилась бы в ее невиновности! Иногда в поисках настоящего преступника такие энергичные детективы, как Лестрейд и Грегсон, разрушали слишком многое.
— Надеюсь, я не помешал, — продолжил Холмс. — В последнее время в газетах нет ничего интересного, и я решил справиться у вас лично, раз уж оказался в этих краях.
— Не помешали, — Лестрейд улыбнулся и выпятил грудь. — Вот только, уж простите, мистер Холмс, нет у нас сейчас нераскрытых дел!
— А то, о котором писала “Таймс”? С погибшей помощницей иллюзиониста?
— Ничего сложного. Подозреваемые вот-вот будут арестованы.
— Вот как? Мои поздравления, инспектор...
— А с заброшенным домом? — вскинулся Грэгсон. — Оно у вас не шло...
— С чего это вы взяли! — Лейстрейд побагровел от досады или раздражения. — Я уже напал на след. Не волнуйтесь, мистер Холмс, полиция со всем разберется.
— Очень хорошо, инспектор, — объявил Шерлок Холмс, ничуть не довольный происходящим. — Что ж, вернусь пока к своим давним исследованиям. Всего доброго.
Выходя, он все-таки нахмурился. Положение было сложным и все более обострялось. А ведь Майкрофт действительно доверил ему свою судьбу. Кажется, оставалось только одно.
Возвращаясь домой, Холмс настолько погрузился в раздумья, что не заметил ни тряски, ни ее прекращения. Кэбмену, доставившему его на Бейкер-стрит, даже пришлось окликнуть его несколько раз, прежде чем он очнулся. Но и тогда среди действительно важных вопросов Шерлока продолжал неотступно терзать один самый пустяковый. Вот какой: будет ли Майкрофт снова беседовать не с ним, а с камином, если предъявить ему последний рассказ Лесса, в котором сэр Малколм удостаивается ордена?
Зато с Пелл-Мэлл вечером Шерлок приехал уже совсем в ином состоянии духа. После сессии с камином Майкрофт согласился с его соображениями.
***
Поначалу Лестрейд плохо представлял себе, как выглядит главный герой его историй, однако чем дальше, тем яснее становились облик и обыкновения сэра Малколма. Как-то само собою открылось, что тот некогда был привержен спорту, но с годами отказался от него и, сохранив прекрасный аппетит, отяжелел; что и это его не портило, поскольку росту он был почти гвардейского — ну, уж во всяком случае, не уступал Шерлоку Холмсу; а вот трубки, в отличие от последнего, никогда не курил.
Еще открылось, что черты лица у него резкие, а глаза — серые, вот только взгляд не пронзительный, как у Холмса, а словно немного рассеянный, устремленный в себя; а также — что сэр Малколм неразговорчив, но обладает чудесным даром слушать; что скромен — ну хорошо, Шерлок Холмс в этом не отличался от него, но причем тут вообще Шерлок Холмс?
О Холмсе Лестрейд вспоминал чем дальше, тем реже. Зато, по мере углубления знакомства с сэром Малколмом, настроиться на его приключения делалось все легче. Доходило до того, что порою они мелькали перед глазами, а голос его словно слышался в голове. Относясь к этому серьезно, Лестрейд всегда все записывал — даже если откровение приходило во время осмотра места преступления. В конце концов, сделанные дома записи он тщательно прятал, а записную книжку держал при себе, и никто в нее не заглядывал. Кто знает, что там полиции потребуется для расследования.
И такое случалось все чаще, словно сэр Малколм, тронутый искренним восхищением Лестрейда, откликался на его призыв все охотнее. О, Грегори отлично понимал, что сэр Малколм — все-таки выдумка. Но кажется, такая выдумка была лучшим в его жизни, и с этим нельзя было не считаться.
Иногда в особенно трудные моменты, когда все казалось бессмысленным и тщетным, — как, например, в деле с тем заброшенным домом близ Темзы, — Грегори задавал себе вопрос: “А что сейчас делает сэр Малколм?”. И его появление (ну хорошо, хорошо — воображаемое появление) помогало не опускать рук и даже вновь ощутить вдохновение и пыл идущей по свежему следу ищейки.
Разумеется, Грегори был благодарен сэру Малколму и желал ему всяческого процветания. Разумеется, готов был написать об этом процветании — ему только приятно было бы это сделать. Да что там — он в какой-то мере был признателен даже проныре Гилу Лессу! Последнему немного еще и завидовал: для воображаемого Гилберта Лесса воображаемый Малколм Коллз был реальностью. Может быть, думал иногда Грегори, они даже в самом деле были знакомы. Отчего бы нет? Вот Грэгсон точно не был с ним знаком, а Лесс вполне мог быть. Зная Лесса как никто, Грегори вполне верил в такую возможность. И это было почти так же хорошо, как быть знакомым с Малколмом Коллзом самому.
А потом сэр Малколм, его idea fix, пробрался в его сны, в уже-почти-настоящее. С тех пор Лестрейд начал вглядываться в прохожих, в особенности в Сити, чересчур внимательно, словно и впрямь искал кого-то глазами. Привычка была вполне уместной для детектива. Определенно, с этим можно было жить. Во всяком случае, пока еще он не начал преследовать похожих на сэра Малколма незнакомцев.
***
Случай с призрачной собакой подвернулся вовремя. Сомнений в том, что собака была самой настоящей, несмотря на все ссылки доктора Мортимера на старинные легенды, у Холмса так и не появилось. Зато появился законный повод отослать Уотсона в Баскервиль-холл, на место событий, а самому, задержавшись на день в Лондоне, пригласить Лестрейда. Ведь для спасения сэра Баскервиля им действительно следовало заручиться его поддержкой.
И Лестрейд, в последнее время наотрез отказывавшийся что-либо обсуждать, узнав о новом расследовании, согласился прийти на Бейкер-стрит очень охотно. И так же охотно стал слушать и говорить о новых обстоятельствах, словно не устраивало его не общество Шерлока Холмса, а...ну, хотя бы цели. Словно одно дело — принимать помощь, а другое — самому ее оказывать. Пожалуй, в этом Шерлок его понимал.
И следовало отдать ему должное, Лестрейд был человеком решительным. Но откровенно смутился, когда, обговорив предстоящую поездку в Баскервиль-холл и изложив ее причины, Шерлок повел речь о другом. От лавров Гилберта Лесса Грегори Лестрейд отказывался наотрез, и уверений в том, что ему удалось угадать очень многое — слишком многое — даже слушать не собирался. Он вертелся в кресле, как угорь в садке, но продолжал отрицать все. Поэтому Шерлок решил действовать прямо — даже прямее, нежели первоначально собирался.
— В общем-то, с рассказами мистера Лесса есть одна сложность, инспектор, — сказал он. — Надеюсь, что узнав о ней, вы согласитесь помочь нам отыскать его. В конце концов, для полиции это несложно, и кое-кто специально приехал, чтобы поговорить с вами об этом.
Специально — это было еще мягко сказано. Шерлок всерьез подозревал, что если бы не крайняя необходимость, кое-кто не приехал бы к нему на Бейкер-стрит еще десять лет. Кое-кто всегда отличался крайней склонностью к домоседству.
Шерлок позвонил в колокольчик. Спустя несколько секунд послышались тихие тяжелые и уверенные шаги.
Лестрейд насторожился. Ничего еще не было ясно, но он предпочел подняться. А когда дверь гостиной распахнулась, вцепился в спинку кресла, словно прячась за ним.
На пороге стоял Малколм Коллз, каким-то чудом ожившее порождение его фантазии. Рослый, массивный, в безупречно элегантном темном вечернем фраке. С резкими чертами лица, высоким лбом и серыми глазами, странно светлыми для человека с таким цветом волос. Взгляд его был слегка отрешенным, словно сквозь личину Грегори Лестрейда он видел ушлую физиономию Гилберта Лесса и теперь выбирал, к кому из них обращаться.
— Добрый вечер, инспектор, — произнес он наконец, и Лестрейд выдохнул “Кто вы?”— и закрыл себе рот руками, боясь проронить еще хотя бы слово.
— Позвольте представить вам, инспектор, — сказал Шерлок Холмс, — моего брата Майкрофта. Должен сказать, никто из тех, кто действительно его знает, не усомнился бы, что под именем Малколма Коллза вы описали именно его.
Малколм Коллз — Майкрофт Холмс — наклонил голову.
— Признаюсь, мы с Шерлоком были изрядно озадачены, — подтвердил он. — Хорошо еще, что на Даунинг-стрит никто, кроме меня, обычно не читает “Стрэнд”. Иначе мне пришлось бы, в добавление своим обычным обязанностям, отвечать на множество неприятных вопросов.
— Я… действительно раскрыл какую-то тайну? — вновь обретя голос, выдавил Лестрейд.
— Ничего такого, что затронуло бы интересы Британии, — успокоил его Майкрофт, плавным жестом отстраняя возможные возражения. — Задеты лишь мои личные интересы.
— Это еще как сказать, — возразил Шерлок. — Думаю, многие недруги Британии были бы счастливы избавиться от тебя, и в этом смысле твои интересы являются и нашими общими.
Лестрейд переводил взгляд с одного Холмса на другого. Оба говорили совершенно серьезно и выглядели искренними. Кажется, они произносили именно то, что думали, — а как умеют думать Шерлок Холмс и Малколм Коллз (Майкрофт? Все-таки Майкрофт — и Холмс?), Лестрейд представлял превосходно.
— Я… клянусь, не знал, что вы существуете! И никогда не имел намерения причинить вам вред, — обрел твердость его голос, но глаза уставились в пол. — Приношу свои извинения. Я… перестану писать.
— Не нужно, — снова медленно и мягко отвел все возражения Майкрофт, — зачем? Вполне достаточно, если из новых рассказов уйдет лишь то, что не подлежит разглашению. Я мог бы лично проследить за этим. В качестве компенсации, если хотите, я мог бы сообщать вам кое-что. Возможно, это покажется вам интересным.
— Надо, чтобы сэр Малколм Коллз просто стал немного другим, — добавил он, поскольку Лестрейд все молчал. — Совсем немного.
Лестрейд поднял на него глаза. Восторг, обида и недоверие мешались в них.
— Сэр Малколм, может быть, не совсем таков, каким должен быть, но он стал моим другом, — с неожиданным упрямством заявил он. — Я говорил с ним. Я... всегда доверял ему, понимаете? А могу ли я доверять вам? Станете ли мне другом вы?
Повисла пауза. Рука Шерлока замерла на полпути к карману, в котором лежала трубка.
— Я попробую, инспектор, — серьезно пообещал Майкрофт.
@темы: R - NC-17, БИ-5, команда "Рапира", Перевод или фик. Романс/юмор
Замечательно, автор!
5/5
искренне восхищаюсь богатством фантазии Автора))
5/5
5/5
5/5
5/5
5/5
5/5
4/4
История необоснованно затянута и средне стилизована
Спасибо за мнение, я его учту. На мой взгляд, серьезно, она примерно вдвое-втрое короче своего настоящего размера, дана практически пунктиром. И катастрофически мало стилизована. Но что-то же оставило у вас такое впечатление, и это интересно обдумать.
хэппи-энд был неожиданным
5/5
Стилизация отменная, юмор - тот самый, английский
5/5
4/5
Признаться, не очень поняла, зачем нужны были такие сложности со стороны Холмса по "выманиванию Лестрейда",тем более, что решилось-то все, по-сути, очень просто; и именно так можно бы было действовать с самого начала: вызвать к себе Лестрейда (почему нет?! почему нужно было непременно самому идти на поклон или ждать, когда тот соблаговолит пожаловать?) и убедить прийти в это же время Майкрофта. То, что в итоге и случилось в конце. Зачем-то кучу времени были нужны сложности на пустом месте...
И конец, на мой взгляд, немного скомкан и чересчур (и как-то внезапно) во всем идилличен.
5/4
5/5
Посетите также мою страничку
transcribe.frick.org/wiki/Prime_10_Mistakes_On_... перевод денег из россии в европу через криптовалюту
33490-+